Моё поколение плохо знает Великую Отечественную. Ветеранов почти не застали. Фильмы о войне в соцсетях не показывают, а если покажут в кино, то какой-нибудь “Сталинград” или “Предстояние”. Остаётся лозунг “Я помню, я горжусь!” — с памятью и гордостью фактом победы, а не о ходе войны.
Константин Симонов прошёл войну от и до, с Халкин-Гола до Берлина. Одна из его самых знаменитых книг, “Живые и мёртвые” (1959, первая в трилогии), помогает почувствовать, как была устроена жизнь советского солдата.
Сжатая пружина
Роман начинается с описания обвала Западного фронта летом 1941 года. Исчезает советская авиация, призывники гибнут под танками, не доходя до призывного пункта, эшелоны идут туда, где уже немцы, и никто этого не знает. Войска попадают в окружения, прорываются к своим, но фронт опять разваливается. Немецкие танки маневрируют в оперативном просторе, то есть свободно перемещаются по беззащитным тылам столько, сколько хватает топлива.
Заканчивается откат паникой в Москве, эвакуацией, больше похожей на бегство, и строительством противотанковых укреплений — надолбов — под Крымским мостом, уже в центре города.
Это происходит в октябре 1941 года. А через пару недель Сталин принимает парад на Красной площади.
Психологическое значение как отступления, так и разворота нам, потомкам, понять очень сложно. Недавно враг был за границами, и все ждали войны на чужой территории. Потом захвачены Смоленск и Вязьма. Потом — атака на Москву. Ещё не было удержанных до конца городов, все оставлены; ещё неясно, можно ли побеждать, и кажется, что оборона рухнет, как рухнула везде, и столица падёт, как перед Наполеоном; а что дальше?
А дальше Сталин не покидает города и принимает парад.
Это характер русской обороны в предельной ситуации: пропустить врага себе внутрь, научиться у него, понять его, набрать сил, как пружине, — и толкнуть его обратно, в тартар.
После отступлений — остаётся упорство. Обида и неверие в поражение дополняются сперва опытом того, что немец смертен, а потом и того, что его можно гнать в наступлении.
Сегодня враг тоже у нас в нутре, но совсем по-другому.
Бюрократия
Представьте себе огромное государство, бесконечные просторы, управляемые жёстко, быстро, прочно, но без офисной техники и интернета.
Строгая армейская иерархия — упрощает. Есть структура войск, от взвода со своим взводным и рядовыми, до командования фронтов и Ставки. Известно, на какой должности в каком звании должен быть человек. Известно, за что даётся звание. Но чтобы этот колосс работал, нужно переваривать информацию — когда люди уже на местах.
Всякое сомнение приводит к бумажке, всякий факт подтверждён в архиве или считается не существующим.
Без бумажки человек — букашка. Всё в бумажках. Бумажки движутся медленно, иногда теряются, и тогда на просьбу предъявить документы человек разводит руками. Кто подтвердит, что это не шпион, не дезертир, не трус?
В то же время существует партийная бюрократия и партийная дисциплина.
Лицо бюрократии бесчеловечно, даже если бумажками в каких-то случаях занимаются неслучайные, достойные люди. В условиях военных это ещё страшнее: самые трусливые бегут от строевой службы поближе к бумажкам и стараются писать их побольше, по любому поводу, отправлять куда угодно, чтобы симулировать свою важность и не попасть на фронт.
В романе показывается как обоснованность существования бюрократии, так и её мерзость.
А на вершине всей системы — стоит Сталин.
Сталин
Сталин — великий, это Симоновым осознаётся, постулируется и не подвергается сомнению.
Решительность наступления — это Сталин. Воля к победе, единение народа — Сталин.
Но всё не так просто. Главный вопрос, который раз за разом поднимается в книге, это вопрос ответственности не только за победы, но и за поражения, особенно — за катастрофу 1941 года с миллионами потерь, отсутствием техники и потерей управления войсками. Это — тоже Сталин.
Другой мучительный вопрос, увязанный с первым, — репрессии в армии в 1937-1938 годах.
Сейчас мы знаем, что такое военный переворот и как легко его бывает не заметить, см. Турция, Египет и другие примеры из недавнего прошлого.
Есть и факты о предательстве советских генералов и офицеров в 1941-м, очень старательно и вовремя парализовавших войска ремонтами, манёврами, отпусками.
Но был ли заговор? А если был, пропорционально ли было применение репрессий?
Во второй книге трилогии, "Солдатами не рождаются", приводится такой факт: из 225 командиров полков (половина армии мирного времени) перед войной ни один не имел военного образования — не окончил академию Фрунзе. С другой стороны, большинство немецких офицеров имело боевой офицерский опыт в предыдущую войну.
Если это действительно так, то катастрофа 1941 года начинает выглядеть иначе. Мы оставляли территорию медленнее, чем могли двигаться немецкие войска, только по двум причинам:
- Проблема снабжения: продвижение ударных соединений на 100 километров означает, что нужно на те же 100 км подтягивать тыл и организовывать подвоз.
- Личный героизм. Тысячи, десятки тысяч людей умирали, защищая какой-нибудь перекрёсток, бросая связки гранат или бутылки с керосином в танки, умирали, отбомбившись по очередному мосту без прикрытия истребителей. И каждая такая смерть — приостанавливала движение немцев на час или на день.
Захват Франции — это, по сути, история одного прорыва фронта, а дальше — оформления капитуляции. См. Экзюпери.
Сложно всерьёз говорить о сопротивлении в Бельгии и Польше. А у нас всё началось с Брестской крепости.
К 1943 году война породила новых достойных командиров в Красной армии, но — невероятно высокой ценой.
Эти две проблемы, с которыми столкнулись немцы, — упорное сопротивление и огромные просторы, — по сути, и определяют выживание русской цивилизации как независящего от личности факта. Но всё равно Симонов раз за разом возвращается к личности Сталина, всё пронизано им.
Сталин вызывает уважение, почтение, страх, ненависть, любовь, ужас, отчаяние, гордость. Не святой, как у многих сталинистов, и не чудовище, как у антисталинистов. Симонов проблематизирует Сталина — вспомним годы написания и публикации книги. 1959, 1962.
Яркое впечатление оставляет сцена встречи фронтового генерала со Сталиным во второй книге. Симонов одновременно уловил психологию народа, нуждающегося в лидере, в иконе, портрете, в воле, хозяине, в том, кто, выслушав все советы, в конце концов примет жёсткое решение. И момент безразличия и жестокости в поведении Сталина, превратившемся из человека в олицетворение поста.
Сталин — не человек, а голем.
Голем советского бюрократического организма пропустил начало войны, почистил Тухачевского, провёл коллективизацию, поборол троцкистов в публичных шоу-судах.
Миллионы обид гражданской войны и эпохи НЭПа, огромные наслоения недоверия и подозрительности, имеющие классовый, народный и интернациональный масштаб, воля к достоинству и нужда в решении коренных проблем — земельных, технологических, управленческих, военных, — воплотились в одном человеке как в символе всего этого хитросплетения.
Симонов показывает важность выступлений Сталина. Народ тянется к репродукторам, народ пересказывает речи Сталина, носит в душе и сердце отдельные формулировки.
Была ли эта концентрация надежд и устремлений на одном человеке, превращающемся в живой (ли?) миф, следствием работы радио? Ведь эта картина работала и в Германии, и в Штатах. В каждом технически обеспеченном государстве тех лет был свой единоначальник — оратор на радио. И в Штатах проводили, по советскому примеру, публичные судилища — с такой же трансляцией по радио, и в Германии.
Есть подозрение, что Сталин, как и Рузвельт или Черчилль, это не вопрос человека или личности, а вопрос эпохи.
Для полноты картины посмотрите статью Вассермана о том, почему войска не готовились к войне с Германией в 1941-м. Симонов тоже не мог знать всего.
Насчёт “перепоказать”
Непривычной для нас может быть и мотивация советского человека, солдата, на войне. Эта жизнь, даже в случае глубокого личного одиночества человека, была невероятно плотно связана с жизнью социальной, общественной.
Мы уже не понимаем очень многого. Книги не читаем, фильмы не смотрим, ветеранов не видели. За мифом о войне скрывается настоящая война. В ней незнакомые проблемы, причины, структура общественных отношений
Именно связь частного и общего, проникновение каждого отдельного в общественный организм интереснее всего. Миллионы людей жили и умирали, не пуская и прогоняя немца.
Судьбоносным для масс был вопрос партийной дисциплины, получения и потери партбилета. Сейчас он нам незнаком даже в своей постановке. Сохранение в бою знамени части, выход из окружения при оружии — становились предельно важными символами в жизни бойцов, за которые стоило умирать.
Сейчас мы смотрим на эти знамёна в музеях и не испытываем особых чувств, не имеем современных аналогов этих и многих других явлений.
Что позволило тысячам встать на Донбассе – в отсутствие цельной идеологии и пропаганды, при атомарном устройстве общества, размытом понятии служения и долга?
Замечено: дети победителей держат приобретённое, враги их боятся; внуки победителей ищут комфорта и всё теряют. Мы — правнуки.
Повторить ту войну и ту победу невозможно. Повторения не будет ни на политическом, ни на социально-психологическом уровне. Разрыв непреодолим.
Нет подобной структуры мотивации, общественных отношений. Нет Сталина, и не может быть в нынешней сетевой структуре коммуникаций. Нет обид прошедшей Гражданской войны: обида за перестройку — совершенно другая, более страдательная.
“Перепоказать” не получится, это пустое и вредное бахвальство. Наша война — есть и будет другой.