I.
Незаметно олень Филипп становился непохож на оленёнка. Он вытягивался и рос, становился ловким в играх; у него начали расти рога. Сперва это были маленькие рожки, покрытые нежным мехом, а потом твёрдые ветви, которыми он с ликованием бодал друзей в играх.
И сны, и грёзы Филиппа стали меняться. Ему снилось изящество, и ласка, и ярость. Будто молодая и стройная мать лижет его своим языком.
Это Она! – думал Филипп, слушая на поляне рассказы старых оленей. Они сообщали оленям-подросткам тайну о Первой Оленихе. Каждому оленю она является однажды, повергая в смятение. Её тело – натянутый лук, а очи – зеркала озёр. Её шерсть подобна пене, движение – игра потока в горной реке. Она Первая, и все олени, оленихи, оленята – её любимые дети.
Это Она! – думал Филипп, слушая молодых оленей, шёпотом пересказывающих тайну о Игривой Оленихе. Она молода и лукава, и смотрит на Первую со смешинкой в глазах. Некоторые олени встречают её, когда становятся взрослыми, и гонятся за ней, но она – она всегда убегает, смеясь: так говорят молодые олени, которые пытались её догнать. Ни одному оленю не догнать её, не играть с ней, если этого не захочет сама Игривая Олениха. Молодые олени говорили о ней, и в их мускулах были горячая ярость и жаркий стыд. Один олень, пришлый олень Пётр с дальней поляны, сказал об Игривой Оленихе, что видел её; что она становится сытой от пучка травы, и что хвостик её всегда поднят и напряжённо дрожит, и что насмешка её омерзительна и противна. Филипп слушал и молчал.
Это она… – думал олень Филипп, глядя на своё отражение в ряби на водах озера, целовал воду и пил её жадно. И полнолунной ночью снилось ему, как Олениха выходит из воды, опираясь копытцами в землю и оставляя следы. Вода стекает с неё, с её боков, под тонкой кожей плавно сжимаются и расслабляются мускулы, подобные волнам. Она поднимает голову на тонкой, будто вырезанной из молодого деревца шее, смотрит на него со спокойным достоинством. И, подойдя ближе, лижет оленю Филиппу уши и глаза тёплым, мягким, влажным языком.
Утром олень Филипп проснулся разбитый. Над поляной стоял туман; другие олени ещё спали, холодные и мокрые. А днём старики объявили, что пришло время откочевать в сторону гор, и матёрые вожаки повели стадо вперёд. Филипп шёл со всеми и не думал ни о чём.
На следующий день они остановились на дальней поляне, где Филипп раньше никогда не был. Вода в ручье оказалась вкусной, трава – сочной. Филипп осваивался и оглядывался, дивясь на всё. Казалось, над рогами другое небо, под копытами другая земля.
II.
Одним вечером на водопой из кустов с другой стороны ручья вышла незнакомая олениха, и словно пелена заволокла все чувства Филиппа.
Ночью он вспоминал её как видение: пятнышки на боках следовали за движениями её шкуры, будто танцуя; копытца такие маленькие, такие юные, опускались на землю с лёгким стуком. Она не взглянула на Филиппа, длинные ресницы мягко укрыли глаза, направленные к ручью. Напившись, она развернулась и ушла, и олень Филипп был готов поклясться, что её хвостик дрожал.
Потеряв покой и сон, Филипп искал новой встречи, и встреча случилась уже на следующий день.
Он щипал траву, опустив усталую, тяжёлую от бессонницы голову и прислушиваясь к самому себе, и вдруг увидел её совсем рядом, в паре шагов. Она тоже опустила головку, изящную и не отягощённую рогами, и, вытягивая покрытые нежным мехом губы, обхватывала траву пучок за пучком, отрывала её, поддерживая языком, и начинала жевать. Олень Филипп перетёр безвкусную массу во рту и дрогнувшим голосом спросил:
– Кто ты, олениха?
А она ответила мелодично:
– Анфиса.
И ушла, будто насытившись сразу же, в тот же момент.
Вечером олень Филипп, как обычно, общался и играл с другими молодыми оленями. Они пробовали свои рога, убыстряли и замедляли свой бег, убегая от друга, будто от волка. И тело оленя Филиппа скакало, как в любой другой день, но ум – был занят тревожными вопросами.
Кто такая Анфиса, и в чём её тайна?
Была ли встреча с Анфисой явлением Первой Оленихи, или Игривой Оленихи?
Как поговорить с оленихой Анфисой и о чём? Филиппу было очень интересно приблизиться к Анфисе, но о чём с ней говорить – он не имел представления: она же олениха, а не олень! В своём стаде они никогда не играли с оленихами, потому что у них не было рогов и бегали они не так быстро, и не любили соревноваться; оленихи всегда больше общались между собой.
Анфиса стала для Филиппа таинственным существом. Таинственным – и манящим.
III.
Ночью Филипп составил план: он подкараулит олениху Анфису в подлеске, или нет: он разведает для неё нетронутую полянку и позовёт с собой, а там расскажет ей о ней самой, о том, какую тайну он в ней нашёл и как его это занимает.
На следующий день олень Филипп был полон решимости. Будто сквозь тень своего ночного устремления смотрел он на мир, готовый воплотить свой план – но лишь пока не встретил Анфису. Увидев её, он испугался и усомнился, он отвернулся и задрожал, и не понял сам, что его испугало.
В растерянности, он бессмысленно пошёл вперёд, в лес, и шёл, пока не услышал, что поблизости играют незнакомые олени.
Олени были чуть старше его: он позавидовал крепости их колен, отчётливой линии светлой шерсти над копытцами – окантовка его копыт была ещё смешана с рыжеватым детским пухом. Это были два оленя и олениха. Олени гнались за ней, обгоняя друг друга, а она отбегала, разворачивалась, встречала их. Они касались боками, толкались немного, и олениха бежала опять, высоко поднимая ножки, подскакивая выше, чем нужно для бега. Будто увидев что-то постыдное, олень Филипп тихо развернулся и пошёл обратно на стоянку его стада.
Эта олениха играла с оленями, касалась их и уходила, – думал он. А олени не ели, не играли с другими оленями; они предпочли касаться её и уходить; она была привлекательна для них.
Олень Филипп чувствовал зависть и влечение. Что это за олениха? Чем она хороша для этих взрослых оленей? Что они делают вместе? И главное: так ли хороша Анфиса? Может быть, есть другая олениха, с которой можно просто тереться боками, пробегая мимо? Почему эти олени выбрали не Анфису для своей игры?
Филипп уснул глубокой ночью, смущённый и злой. И ночью он увидел сон.
Ему снилась олениха Анфиса. Она шла по-над водой, над луговой травой, над спящим стадом – прямо к Филиппу. Встав в свете луны возле него, она посмотрела ему прямо в глаза, и Филипп увидел в её глазах слёзы обиды. С силой она оттолкнулась копытом, отвернула голову и, развернувшись, ушла прочь.
Утром Филипп не сомневался.
IV.
Он позавтракал утренней травой вместе со стадом, и отправился искать Анфису. Она была у ручья вместе с другими молодыми оленихами её стада.
– Анфиса, – позвал Филипп, – о Анфиса. Я, олень Филипп, хочу поговорить с тобой.
– О чём? – спокойно откликнулась она. И Филипп смутился на миг: действительно, о чём, как это назвать; но только на миг.
– О тебе и о Первой Оленихе. Слышала ли ты тайну о ней? Знаешь ли тайну о другой, Игривой Оленихе?
– И что же они, олень Филипп?
– Они – это ты.
Все оленихи засмеялись. Филипп зарделся, но не отступил.
– А ты у нас Великий Олень? Или, может быть, Яростный Олень? Это же просто сказки на ночь. Их рассказывают старые олени молодым, чтобы легче было спать, вот и всё!
– Пусть так, Анфиса, но ты – олениха, а я – олень.
– Или оленёнок? Я сейчас с подругами, и нам уже пора; поговорим потом, пока! – И она ушла.
Филипп смотрел ей вслед. Такая лёгкая, живая, такая беспощадная олениха! И вокруг неё вьются подруги, такие ненужные. Черты оленьей морды обострились, осунулись от стыда и злости.
Вот он и поговорил с Анфисой. О чём они говорили? О чём он хотел сказать ей?
Не о том, как он видел её во сне, как он мечтал о пене и беге, глядя на её бока, шею и хвостик. Не о Первой Оленихе, которая ему явилась через неё. И не о Игривой Оленихе, хотя теперь Филипп знал, что она – вот такая, как Анфиса, острая на язычок.
– Я люблю тебя, олениха Анфиса, – сказал олень Филипп сам себе на ночной стоянке с чувством угрюмой торжественности. – Но я не знаю, чего ты хочешь.
V.
Филипп стал искать общества Анфисы. Он не мог относиться к ней как к другу, ведь у неё не было рогов; но он и не хотел. Когда получалось, он перекидывался с ней несколькими словами. Она, не прогоняя его, словно и не интересовалась им. Ей было всё равно, думал олень Филипп, и злился, и впадал в отчаяние.
Однажды Филипп заметил, что общества Анфисы ищет не только он.
Как-то олень Филипп щипал травку на высокой стороне ручья, и, оглянувшись вниз, увидел, что Анфиса не одна. С ней рядом была не подруга, а крупный олень, и они разговаривали друг с другом о чём-то; может быть, смеялись.
Филипп узнал оленя: это был Пётр, тот самый Пётр, что с горящими глазами говорил об Игривой Оленихе! И говорил нехорошо.
Филипп почувствовал страх и отвернулся. Пожалуй, они говорили о траве, или о горах; или как красивы капли росы в солнечных лучах; или как хороша Анфиса и как яростен Пётр; нет, это невыносимо.
Вечером олень Филипп отошёл от стада к деревьям у ручья, где любила отдыхать Анфиса. Он хотел удостовериться, что она помнит Филиппа и думает о нём, что они с Петром никак не связаны. Но когда он приблизился, он увидел в сумерках, что олениха Анфиса лежит рядом с подругами, а неподалёку лежит олень Пётр и двое его друзей, и они отдыхают вместе, под одними и теми же сумерками, на одной траве.
На свете есть олениха Анфиса; и есть другие олени, например, отдельный олень Пётр. Олень Пётр хочет быть рядом с оленихой Анфисой, и она, очевидно, не против. Олень Филипп тоже хочет быть с оленихой Анфисой, страстно хочет. Сбросив оцепенение, Филипп стал приближаться.
Пётр встал и опустил рога.
– Пошёл вон, – спокойно сказал он. – Мы отдыхаем.
– Я не к тебе, а к Анфисе! – возразил Филипп. – Анфиса! – позвал он. Она прянула ушами, услышав своё имя, и повела головой, но не ответила.
– Пошёл вон, – повторил Пётр и сделал шаг вперёд. И Филипп, развернувшись, ушёл на свою стоянку.
VI.
Олень Филипп – молодой олень, один из своих друзей, один из стада, один из всех оленей на свете, знакомых и незнакомых. Анфиса – явление Игривой Оленихи, и даже Первой Оленихи, открытое для всех, кто способен видеть. Олень Пётр увидел: он восхищался хвостиком Анфисы, он вошёл в её компанию. Она так важна для него, что больше он не пускает к ней никого.
Но разве он хорош? – думал Филипп с обидой, горечью, злостью. – И разве она выбрала его? А если выбрала, то почему – его?
Всего вчера Филипп с друзьями и Пётр с друзьями играли на поляне вместе, как друзья. Сегодня вечером Пётр опустил рога, будто желая проткнуть Филиппа!
Филипп отыскал своего старого друга, с которым пережил множество приключений, главного друга своей юности, оленя Бориса.
– Пойдём, Борис, погуляем в лесу, – сообщил Филипп с полной серьёзностью.
– Пойдём, – откликнулся Борис обескураженно. И они пошли в лес.
Филипп шёл рядом с другом и готовился что-то сказать ему.
– Тошно, Борис, – выбросил он после долгого молчания. – Давай драться.
– Ну, давай.
Дойдя до маленькой полянки, окружённой кустарником, они встали друг напротив друга и опустили рога.
Они играли так каждый день, соревнуясь в ловкости. Но в этот раз бой пошёл иначе. Филипп бросился вперёд так, будто перед ним волк, и вокруг ещё тысяча волков; так, будто Филипп всё равно умрёт сейчас, но сначала хочет разодрать как можно больше хищников.
Филипп был сосредоточен и зол. Борис опешил: он устал и ослаб, подавленный напором противника.
– Что ты, друг? Что с тобой? – спросил он, сдаваясь. – Мы же играем, забыл?
– Пустое, – ответил Филипп коротко. – Пойдём на стоянку.
Они пошли обратно через лесок; они шли и молчали.
– Так что случилось, Филипп? – не выдержал Борис. – Почему ты молчишь?
Услышав тревогу в голосе друга, Филипп преобразился. Он вдруг остановился, поднял голову и посмотрел оленю Борису в глаза. Ведь для Бориса этот бой не был так важен! Борис часто побеждал Филиппа в битвах, он был силён и стоек. Но не сейчас. Сейчас Филиппу было всё равно, стоек ли Борис, и всё равно, с чьими рогами встретиться. Боль и ярость внутри Филиппа были бескрайними, и в этот миг они превратились в торжество.
Теперь олень Филипп знал: он не отступит перед Петром, несмотря на то, что и Пётр не хочет отступать.
VII.
И олень Филипп отправился к оленихе Анфисе.
Он спустился к ручью и умылся в ручье. Он переплыл на ту сторону воды по глубине, пренебрёг бродом. Он шёл по траве прямо к оленихе Анфисе, безмятежно ожидавшей судьбы.
Навстречу оленю Филиппу вышел олень Пётр.
Пётр был давний друг и недруг Филиппа, они встречались, играли, дрались, расставались. Пётр щипал траву на дальней стоянке обычно.
Сейчас он стоял напротив Филиппа и опускал рога.
А олениха Анфиса, потупив глазки, делала вид, словно ничего не происходит. И оценивала, и выбирала, и подвергала критике – неслышно. Ждала.
Филипп сделал шаг и сцепился с врагом рога в рога. Сражение началось.
Пётр поводил головой, норовя отвести рога Филиппа в сторону и приблизиться к нему, но Филипп ловил его движение и не подпускал ближе. Олень Пётр тоже держался крепко и ловко. Может, быть, слишком крепко, – мелькнула мысль у оленя Филиппа.
Но сражение продолжалось, и ни один олень не был готов отступить. Все друзья и подруги, всё стадо вокруг замолкло в напряжении. Безмолвная битва молодых оленей случилась неожиданно, будто священный бой ворвался в мир. Заходило солнце, и тускнели в темноте шкуры оленей.
Когда силы были на исходе, олень Филипп вспомнил, как они играли с оленем Борисом, когда у них ещё только росли рога.
Борис был так назойлив!
Утром он бодал Филиппа в бок, мешая на пастбище.
В вечерних сумерках он сцеплял и спутывал свои рожки с Филипповыми, и дёргал сцепку назад, и надоедал до невыносимости, даже когда сил не было, когда с натёртого бока выступал кровавый пот.
Сегодня Филипп вышел победителем, не заметив тяжёлой борьбы Бориса. Олень Филипп пренебрёг болью и страхом, пренебрёг своим трепетом перед врагом. Он взрослый, Яростный олень, сильный в бою.
“Нет”, – подумал Филипп, уже дрогнув под натиском оленя Петра, и рванул вперёд.
И Пётр отступил.
Олениха Анфиса была довольна.