Что Империя может предложить присоединённому народу? Должна ли она что-то предлагать?
Силовое присоединение делает предложение необязательным. Взяли территорию, поставили оккупационные войска, администрацию. Но долговременными такие отношения не назвать.
Оккупационные войска рано или поздно расслабятся, народ – восстанет. Получится ситуация Ассирии, захлебнувшейся своими победами и исчезнувшей в покорённых народах – без следа. Или, кстати, Японии, в которой империя превращалась в милитаризм и обозляющее насилие над окружающими народами, просто сжигающее демографический потенциал.
Подлинные империи имеют идеологический клей: поведение, комплекс общепринятых норм общения народов, делающий безболезненную спайку – возможной. Каким должен быть такой клей?
- Приемлемым для обеих сторон: поглощающей и вливающейся.
- Преимущественно результативным: должно быть проще использовать имперскую идею в пользу Империи, чем развернуть её против.
- Долговременным: выдерживать смену правителей и поколений; срок жизни идеи соразмерен сроку жизни Империи.
- Всепроникающим: население Империи должно вести себя подобающе в любой ситуации и в любом положении, без особого обучения, без различия в территории и времени и т.п.
Сейчас мы видим Китайскую, Российскую, Европейскую и Американскую империи. Занятно, что у индусов, арабов, африканцев, латиноамериканцев (кроме боливарианского течения, пока не видавшего имперских побед) империй не просматривается (поправьте меня, если я неправ).
Китайская империя
Судя по всему, главный клей Поднебесной – это шаблонное мышление, высокая степень социальной механизации, чин. Шаблонность делает массы более управляемыми, а технологию управления – более оригинальной.
В итоге всякий победитель Китая сперва подключается к китайскому управлению как максимально эффективному на этих популяциях (и сложнопереносимому на другие территории – из-за особенностей накопленных шаблонов), а потом превращается в китайца.
Шаблонность поддерживается и иероглификой: иероглифы и есть шаблоны. Благодаря иероглифам адаптация чуждых Китаю терминов, принесённых завоевателями или просто другими народами, происходит внутри языка: подбираются подходящие иероглифы, и термин становится своим, его чужеродность не просматривается по корням, как в западных языках.
Трудность перевода и метафоричность языка позволяет и коммунизм сделать китайским, оторвав от всех западных идеологий и превратив в неоконфуцианство, и с капитализмом поступить так же.
При этом Китай не втягивает в свою орбиту насильственной китаизацией: он липнет, обволакивает, приходит с выгодой и забирает души следующих поколений.
Очень эффективная, хотя и медленная стратегия. Идеальный клей – шаблонизация.
Россия
Многие критикуют Россию за неадекватно мягкое отношение к Украине или прикармливание Белоруссии. Удивляются политтехнологической слепоте России на сопредельных территориях. Но это не слабость, а сила.
Имперская идея России – всепрощение и любовь, идеи, упакованные в Православии.
Мы постоянно любим и прощаем, и это оказывается преимущественно результативно. Обида за предательство, осуществлённое теми, кого мы так любили и кому всё прощали, – это тоже национальное имперское чувство: предающие не имеют ни любви, ни чувства долга перед нами, и действуют в своих интересах, не понимая наших переживаний. Зато и своих империй они, как правило, не имеют: кишка тонка.
В русской имперской матрице каждый народ может оставаться сам собой, лишь бы он не враждовал с русскими и был честен, не предавал доверие.
Это противоречие: готовность любить и через любовь поглощать – с одной стороны, и связанное острое переживание постоянных измен – с другой, – во многом определяет наш национальный характер.
Стратегия весьма результативна. Но при всей любви к ближним, мы не умеем ничего предложить дальним: наше восхищение французами, например, никогда особых имперских преимуществ нам не приносило (но не раз обогащало русскую культуру).
Идея русской любви очень сложно понимается и разделяется. Кажется, многим народам она просто недоступна.
США
Штаты декларируют две вещи: плавильный котёл – жёсткую среду для мигрантов, срывающую с них прежние идентичности, не дающую никаких способов зацепиться за родные пенаты, – и американскую мечту: обещание личного благосостояния и жизнь в надежде на его обретение любой ценой, будь ли то подкуп, преступление, везение, честный труд.
Есть подозрение, что эта идея – на века, но не на тысячелетия.
Плавильный котёл сильно связан с идеей самоценности, исключительности тех, кто уже переплавился. Поэтому индейцы уничтожались, а значительная часть планеты американцев просто ненавидит. Исключительность позволяет закрывать глаза и на идею справедливости, и тем более на любовь, и даже на культурную сопричастность.
Кроме того, уже слишком много выстроено анклавов разных культур в самих Штатах; нужда в плавке не так высока, территории освоены, культурные пространства защищены.
Живучесть Штатов определяется не их имперской идеей, а инфраструктурным разрывом с другими территориями. Мы поймём, насколько устойчива в веках американская культурная модель, после того, как Штаты гармонично поглотят ещё хотя бы один народ и переживут хоть одну войну на своей территории.
Но чванливость американцев в любом случае остаётся привлекательной для отдельных лиц. Получить своё собственное чванство, гордиться тем, что ты WASP, или что ты негр и выжил, или что ты русский в Америке и просто самый умный, или что ты много зарабатываешь, или чем-то ещё. Америка умеет поглощать не народы, а массы отдельных людей, – народность при этом уходят вниз, в подкорку, в коллективное бессознательное.
Сейчас мы наблюдаем, как количество переходит в качество, и массы на территории Штатов начинают проявлять свойства национальных, этнических характеров.
Захлебнётся ли репрессивная система? Попадёт ли в ступор система ассимиляции? Будет ли хорошо действовать способность Штатов уничтожать народы и вычленять людей?
Скорее всего, на наш век Америки хватит.
ЕС
Европейский союз начал оформляться после Второй мировой войны. Это самое молодое культурное образование.
Беда Европы, как и её сила, в богатстве истории: ещё век назад была наглядно видна разница между французским, немецким, испанским, итальянским, польским империализмом. Объединить весь этот спектр новой идеей не так легко.
Помог страх перед войной, образ общего врага в лице России и коммунизма, и воля из-за океана. Но базовых противоречий – наличия множества мощных самодостаточных экспансивных культур на субконтиненте, – это не отменяет.
Идеология толерантности – цивилизационно неизбежный путь, позволяющий эксплуатировать разнообразие европейских культур (не принуждая к унификации, по крайней мере болезненной и зримой) без столкновение европейских империализмов.
Из-за незрелости идеологии её приходится навязывать – подвергать население особому образованию и контролю. Это идея ума, а не переживание сердца, поэтому её легче всего снять с населения – в отличие от русской любви, китайских штампов, американского самолюбования. И Европа внутренне готова шатнуться обратно, от просвещения к фашизму, как это бывало уже не раз.
Судя по всему, этот европейский маятник от впитывающей пассивной толерантности к зверству абажуров из человеческой кожи, стремление войти в личную жизнь каждого – а после, может быть, из неё выйти, – тоже является свойством подсознательным, явлением цивилизационной судьбы, и – вполне эффективным.
Главное – не переиграть в поддавки до той степени, когда откачивать уже будет некого.
Сложность идеи толерантности мешает её принятию мигрантами, для которых появляется возможность паразитизма. Толерантность, мягкость, культ покорности привёл к отсутствию собственных вооружённых сил, полной деградации армии. Это единственная из перечисленных имперская идея, которую легко повернуть против империи. И единственная, не получившая никакой серьёзной проверки временем.
Спасает Европу только то, что её пока некому брать. Проснётся ли европейская жёсткость, появится ли новый Наполеон, будет ли, кому встать под его знамёна – а это будут знамёна не гей-парада, – неясно. Ситуация развивается ещё быстрее, чем в Штатах, и сейчас Европа точно находится в зоне цивилизационной бифуркации.
Возможно, империя с ещё более быстрым ритмом – опрокинет все. А Китай стерпит и всё равно всех переживёт.